Для того чтобы помочь себе понять вещи, о которых он услышал, пьяный Стен задумчиво сжевал несколько шариков камота, слушая, что болтает ему Тре. Стен не впервые попробовал камот, но на этот раз это была большая ошибка, потому что последовавший приход был невыносим по своей силе, психотический панический трип к глубинным и личностным открытиям о собственных многочисленных грехах и недостатках. Стен отправился в постель и попытался заснуть, но вместо того провел десять часов в аду гильбертового пространства вместе с многомерным птичником Тре, садистски выклевывающих остатки разума из его и без того истерзанного сознания. С облегчением он увидел, как наступил рассвет, потому что нужно было подниматься и пытаться прожить новый день.
В полдень Стену наконец удалось ненадолго заснуть, но ближе к вечеру Вэнди разбудила его:
– Вставай, соня. Мы собрались на Хеллоуин-парад, помнишь? Что ты устроил с собой вчера вечером? Я спустилась вниз и пыталась поговорить с тобой, но ты был совершенно невменяем.
У Вэнди были широкие бедра, пухлые губы, мягкий подбородок и светлые волосы. Голос Вэнди звучал совершенно нормально, и это успокаивало.
– Значит, нужно подниматься?
– Да, нужно подниматься, сейчас же. Вот, держи.
Вэнди протянула ему большую чашку чая с молоком и сахаром.
– Мы пройдемся по Кастро и встретимся с Сентом и Бабе.
Это наши дети, ты еще не забыл? Эй, прием! У нас сегодня семейный выход.
– Хорошо, хорошо, Вэнди, не нужно твердить это без передышки. Я тебя прекрасно слышу. Спасибо за чай, он мне отлично помог. Вчера у меня был серьезный разговор с Тре Диезом, и потом я съел немного камота. Я решил, что камот поможет мне стать таким же умным, как этот Тре. Какая чушь.
Я расскажу тебе потом.
Таким образом, Стен принял душ, потом оделся во все черное и выкрасил руки и лицо черной краской. Потом обсыпался серебристой пудрой и вышел на улицу, где теперь стоял и дожидался, когда Вэнди закончит одеваться и тоже выйдет. В его голове гнездилась боль; он чувствовал боль в корне своих мозгов, в той части, где находилась заживленная когда-то рана вокруг выращенной в инкубаторе и запрограммированной правой мозговой долей, заменившей Плащ Счастья, заменившего когда-то робокрысу, выевшую правую половину его мозга, – теперь его череп был хреновым полным тараканов отелем, и все это из-за Тре, из-за Тре он побывал в гильбертовом пространстве и теперь все еще мог сорваться туда в любой момент…
– Как дела, с-сенатор С-стен? – крикнула ему Чиччолина из проходящей мимо развеселой компании бисексуалов. В компании также был кто-то, одетый невестой и Бетти Пейдж.
– Решил выйти прогуляться в город? – крикнула ему грубым голосом невеста. – Вэнди-то знает?
Бетти Пейдж фыркнула и хохотнула, потом наклонилась и вздернула с зада юбку, продемонстрировав прекрасно воспроизведенный голый женский зад и промелькнувшие половые губы.
– Не хотите попробовать Бетти, сенатор My? Отведайте прекрасней прекрасного экстракт настоящей плохой девчонки, которой больше нигде не подают в чистом виде!
Ребята пытались подцепить Стена на тему мяса вэнди, но Стен, сенатор и большой политик, мудро махнул на молодежь рукой и отвернулся, дожидаясь, пока уйдут морфы. Большинство людей не понимали смысл рекламы мяса вэнди; тот факт, что на рекламе была изображена Вэнди в Плаще Счастья, должен был закреплять дружбу между людьми и молди.
– Закрой свою грязную немытую киску, Бетти, – ввязалась в разговор Чиччолина. – Йо-йо-йо, брат Стен, не хочешь дернуть габбы? Только что из перегонки; я собрала крикри-кристаллы сегодня утром.
– Это в любое время пожалуйста, – вдруг оживился под влиянием неожиданного импульса Стен. – Это нормальный разговор. Правда, от габбы я икаю, знаете ли, но у меня уже развилась икота от того, что я съел тут прошлой ночью, так что уж икоту от габбы я как-нибудь переживу, а там, глядишь, в голове у меня и наладится; ведь это не наркотик, это просто бодрит. Так что дай мне немного твоей штуки, большая сестра.
Чиччолина вытащила из-за декольте сниффер и, подступив к Стену, высоко подняла сниффер над головой, как волшебную лампу.
– Прими понюшку, сенатор!
Стен быстро принял из рук Чиччолины сниффер и аккуратно зарядил по очереди обе ноздри. Фруум! Позади его глазных яблок разорвался заряд наслаждения, мгновенно расцвела хризантема злобной радости, цветок с кольцом пронзительных криков по внешнему ободку, криков, которые приплыли на Землю из космоса, чтобы тут принять облик стремительных двуногих тявкающих щенков.
– Фтуум, гав, – пробормотал Стен. – Фтуум фтуум фтуум, гав.
– Габба хей, – отозвалась Чиччолина. – Небеса по-прежнему любят тебя, сенатор Стен. Смотри, не улетай далеко.
– Это ненадолго, – махнул рукой Стен. – Я сейчас вернусь.
Три морфа повернулись и двинулись своей дорогой, выкрикивая шуточки и сами же им весело смеясь. Стен повернулся и посмотрел на свой дом, в окнах которого горел такой уютный и милый сердцу желтый электрический свет. Внутри от тявканья потеплело на душе. У него самый лучший дом в городе, ему так повезло. Ему повезло, что он до сих пор еще жив. Ему повезло, что у него есть семья. Как печально будет, если все это однажды вдруг закончится.
Внезапно в доме открылась дверь, и по ступенькам, стуча дробно каблучками, сбежала Вэнди.
– Привет, Стен! Я готова!
Вэнди выбрала костюм ведьмы, сапоги на высоких каблуках, длинное платье, широкий Плащ Счастья, лихую островерхую шляпу – все яркое, сочетающихся друг с другом оттенков красного. Плащ представлял собой молди-часть ее бытия, то, что она постоянно вынуждена была носить для того, чтобы замещать ущербность недоразвитого сознания, возникшее из-за того, что тело ее было клоном, выращенным в гидропонном резервуаре.